Неточные совпадения
Надзиратели, стоя у
дверей, опять, выпуская, в две руки считали посетителей, чтобы не вышел лишний и не остался в
тюрьме. То, что его хлопали теперь по спине, не только не оскорбляла его, но он даже и не замечал этого.
— Да, еще вот что, — сказал Нехлюдов, не входя в гостиную и останавливаясь у
двери. — Мне говорили, что вчера в
тюрьме наказывали телесно людей. Правда ли это?
Другой надзиратель, внутри здания, дотрагиваясь рукой до каждого, также считал проходивших в следующие
двери, с тем чтобы при выпуске, проверив счет, не оставить ни одного посетителя в
тюрьме и не выпустить ни одного заключенного.
Сон переносил на волю, иной раз в просоньях казалось: фу, какие тяжелые грезы приснились —
тюрьма, жандармы, и радуешься, что все это сон, а тут вдруг прогремит сабля по коридору, или дежурный офицер отворит
дверь, сопровождаемый солдатом с фонарем, или часовой прокричит нечеловечески «кто идет?», или труба под самым окном резкой «зарей» раздерет утренний воздух…
Дача, занимаемая В., была превосходна. Кабинет, в котором я дожидался, был обширен, высок и au rez-de-chaussee, [в нижнем этаже (фр.).] огромная
дверь вела на террасу и в сад. День был жаркий, из сада пахло деревьями и цветами, дети играли перед домом, звонко смеясь. Богатство, довольство, простор, солнце и тень, цветы и зелень… а в тюрьме-то узко, душно, темно. Не знаю, долго ли я сидел, погруженный в горькие мысли, как вдруг камердинер с каким-то странным одушевлением позвал меня с террасы.
Моя беседа с Карпом Ерофеичем затянулась далеко за полночь, и все истории, которые он мне рассказывал, касались только каторги и ее героев, как, например, смотритель
тюрьмы Селиванов, который под горячую руку отбивал кулаком замки у
дверей и в конце концов был убит арестантами за жестокое с ними обращение.
В хорошую теплую погоду, которая здесь бывает не часто,
тюрьма вентилируется превосходно: окна и
двери открываются настежь, и арестанты большую часть дня проводят на дворе или далеко вне
тюрьмы.
— Я разрешаю вам бывать, где и у кого угодно, — сказал барон. — Нам скрывать нечего. Вы осмотрите здесь всё, вам дадут свободный пропуск во все
тюрьмы и поселения, вы будете пользоваться документами, необходимыми для вашей работы, — одним словом, вам
двери будут открыты всюду. Не могу я разрешить вам только одного: какого бы то ни было общения с политическими, так как разрешать вам это я не имею никакого права.
«В начале моей деятельности, когда мне еще было 25 лет, пришлось мне однажды напутствовать в Воеводской
тюрьме двух приговоренных к повешению за убийство поселенца из-за рубля сорока копеек. Вошел я к ним в карцер и струсил с непривычки; велел не затворять за собой
дверей и не уходить часовому. А они мне...
В
тюрьме он — прислуга, отворяющая и запирающая
двери, а на работах лишний человек.
Если летом, при открытых окнах и
дверях, пахнет помоями и отхожим местом, то, воображаю, какой ад бывает здесь зимою, когда внутри
тюрьмы по утрам находят иней и сосульки.
Вот тебе пример: человека посадят в
тюрьму, запрут железной
дверью, поставят к
двери часового.
Поднялись по лестнице, долго шли длинным коридором мимо белых
дверей. Евсей подумал, что это
тюрьма, но его успокоил густой запах жареного лука и ваксы, не сливавшийся с представлением о
тюрьме.
Почти год назад, с двадцать пятого августа, как уже было сказано выше, я провел несколько дней в той же тобольской
тюрьме, только в другом ее отделении. Однажды к моей
двери подошел арестант, по фамилии, кажется, Ефремов, и передал мне записку, написанную на обрывке серой бумаги. Из нее я узнал, что в тобольской
тюрьме, в военно-каторжном ее отделении, сидит уже третий год в строжайшем одиночном заключении политический осужденный, «именующий себя Фоминым».
А затем пойдет в ход изумительная по изобретательности и ухищрениям тюремная почта, и не одно, быть может, доброе движение души, не один задушевный рассказ из-за запертой
двери вновь скрасят мое пребывание в этой
тюрьме, как это бывало не однажды… И еще раз я повторю себе старую истину, что люди — всюду люди, даже и за стенами военно-каторжной
тюрьмы.
Видеть Керима, за поимку которого назначена сумма, на которую можно завести целое хозяйство зажиточного грузина, — Керима, для которого широко раскрыты
двери горийской
тюрьмы, и я видела этого героя-абрека, говорила с ним! Он подарил мне бесценный подарок, он обещал придти… «Жди меня в гости, княжна!» Так он сказал на прощанье…
Иосаф Платонович не был в поре доброго раздумья:
тюрьма для него не была «штилем», как для философа в Маршельси: она его только пытала томлением страха и мелким чувством трусливой боязни. И сюда-то, на второй день его заключения, проникли его палачи из квартиры с тремя парадными
дверями.
Эта мысль не давала теперь покоя юноше. Лежа в углу на ворохе соломы и прислушиваясь к тому, что происходило за стеной избушки, он ломал голову, как найти способ помочь делу. Но делать было нечего, никакого выхода он придумать не мог. Неожиданно раздались шаги нескольких человек, входивших на крыльцо его «
тюрьмы», зазвенели шпоры и сдержанный гул голосов загудел на дворе и под
дверью, в сенях.
Саша Усков сидит у
двери и слушает. Он не чувствует ни страха, ни стыда, ни скуки, а одну только усталость и душевную пустоту. Ему кажется, что для него решительно всё равно: простят его или не простят; пришел же он сюда ждать приговора и объясняться только потому, что его упросил прийти добрейший Иван Маркович. Будущего он не боится. Для него всё равно, где ни быть: здесь ли в зале, в
тюрьме ли, в Сибири ли.
Ал. Морозов: описывает в своих воспоминаниях, как я раз явилась к нему в
тюрьму: открывается
дверь, меня вводят, надзиратель запирает за мною
дверь, — и мы целый час беседуем.
Результатом этого визита был пропуск Гладких в контору городской
тюрьмы, куда вскоре был приведен и арестант Никифоров. Смотритель, по желанию дорогого гостя, удалился в смежную с конторой комнату, и Иннокентий Антипович и Егор остались с глазу на глаз. Гладких крепко запер
двери конторы, как наружную, так и ведшую в смежную комнату, и когда убедился, что никто не может быть свидетелем свидания, бросился со слезами на глазах на шею арестанта.
После подачи этого прошения прошло с неделю, и заключенный уже терял всякую надежду на какой-нибудь результат, как в одно прекрасное — если в
тюрьме может быть что-нибудь прекрасное — утро
дверь его камеры отворилась, и к нему вошел помощник смотрителя с каким-то господином, одетым в штатское платье.
Он и не ошибся. Фимка лежала недвижимо на том же месте, где была им брошена. Он снова схватил ее в охабку и потащил к волчьей погребице, ключ от которой он, по должности домашнего палача и тюремщика, носил на поясе. Отперев им страшную
тюрьму, он бросил в нее бесчувственную девушку, затворил
дверь, задвинул засов и запер на замок.
— Вы, верно, хотите, — начал Киноваров, когда тот вышел в соседнюю комнату и затворил за собою
дверь, — чтобы я вам рассказал, как я украл банковские деньги, что заставило меня это сделать, как я бежал из
тюрьмы и что затем со мною последовало?
Комната, похожая на
тюрьму, худо освещенная сальным огарком, почернелые от сырости стены, две нары, одна против другой к стене расположенные и служащие диваном и постелью, — вот аудитория цыганки. Осмотрев тщательно за
дверью и уверясь, что никто их не подслушивает, начала она свое повествование...
После того как место парка около беседки-тюрьмы было приведено в порядок и сама беседка тщательно вычищена, князь Сергей Сергеевич сам осмотрел окончательные работы и приказал оставить
дверь беседки отворенной. Вернувшись к себе, он выпил свое вечернее молоко и сел было за тетрадь хозяйственного прихода-расхода. Но долго заниматься он не мог. Цифры и буквы прыгали перед его глазами. Он приказал подать себе свежую трубку и стал ходить взад и вперед по своему кабинету.
И во сне я видел иную величественную
тюрьму, и прекрасных тюремщиков с белыми крыльями за спиною, и г. главного начальника
тюрьмы; не помню, были ли там окошечки на
двери или нет, но кажется, что были: мне помнится что-то вроде ангельского глаза, с нежным вниманием и любовью прикованного ко мне.
И он действительно ушел: вот стены, вот окошечко в
двери, вот вся наша
тюрьма, а его нет, он ушел.
Те из моих любезных посетителей, которые оказывают мне честь выражением своего восторга и даже — да простится мне эта маленькая нескромность! — даже преклонения перед моей душевной ясностью, едва ли могут представить, каким явился я в эту
тюрьму. Десятки лет, пронесшихся над моей головою и побеливших мои волосы, не могут заглушить того легкого волнения, какое испытываю я при воспоминании о первых минутах, когда со скрипом ржавых петель открылись и навсегда закрылись за мною роковые
двери.
Забрал, что дали, вернулся в
тюрьму, запер за собой
дверь и сидит.
Он испытывал это чувство, когда его раздевали, обыскивали и когда ввели в
тюрьму и заперли за ним железную
дверь.
И уже на следующий день г. начальник
тюрьмы горячо жал мне руки, выражая свою признательность, а через месяц на всех
дверях, во всех
тюрьмах государства темнели маленькие отверстия, открывая поле для широких и плодотворных наблюдений.
Впоследствии, поощренный успехом моего изобретения, я открыл и ввел в обиход
тюрьмы целый ряд маленьких усовершенствований, но они касались деталей: формы замков и т. п., и, как все другие маленькие изобретения, влились в общее русло жизни, увеличив ее правильность и красоту, но не сохранив за собою имени автора. Окошечко же в
двери — мое, и всякого, кто осмелится отрицать это, я назову лжецом и негодяем.